Пыльное степное лето с жаркими ветрами и одуряющим духом разнотравья сменилось прохладой приближающейся осени. Небо потеряло свою синеву, поднялось вверх, почти выбеленное до цвета кости. Одна седмица сменялась другой, и Мирослава потеряла им счет, ибо в ссыльном шатре, как его называли ханские невольницы, ничего не менялось. Изо дня в день те же дела, неизбывное тоскливое существование. И мысли кружат над одним: верно ли она поступила? Не пойдет ли хан войной на маленький Изяславль, не навлекла ли она беду на отца и сестру? Тут только осознала Мирослава всю безнадежность своего положения в невольничьем шатре, ибо ни одна весть не доходила сюда. Не знала она, в ставке ли еще хан и его темники или ушли войной на русичей. Неоткуда было узнать вести, и ее грызла темная тревога, которую княжна не могла никому поведать. О, если б знать только, что родные ее живы и здравствуют, собственная судьба не тяготила бы Мирославу!
Закончив с обычными делами: мытьем котлов и пестрых ковров, она оставалась предоставленной самой себе. Всего в шатре жило восемь невольниц с разной судьбой и разными устремлениями. Четыре молоденькие татарки попали сюда после очередного ханского набега на враждебное ему кочевье, как полонянки. Они в глаза не видали Великого хана, ибо взяли их потому, что молодые и здоровые, пригожие на лицо, да так и забыли в этом дальнем шатре. Впрочем, они и не кручинились над своею судьбой. Как только хан женится, Великая хатун сама осмотрит его гарем, кого-то одарит и отпустит с миром, молодым и красивым найдет мужей среди ханских нойонов И татарки ждали перемены в своей судьбе. Искоса поглядывали на Мирославу, посмеивались, но не зло, скорее любопытствовали, ибо много слухов ходило о несостоявшейся свадьбе хана Баяра. Еще одна – монголка с острыми чертами смуглого личика и дюжиной тонких косиц с золотыми нитями -держалась особняком. Это была Саадат – прислужница первой жены хана, Нэргуй-хатун. Поговаривали, что именно она взошла на ложе Великого хана вместо малолетней своей госпожи, но то ли нрав у Саадат был дерзкий, то ли не угодила хану, и отослал он ее сюда, прозябать в забвении. Седьмой оказалась та самая девушка, что помогала Мирославе одеваться к свадебной церемонии. Теперь она глядела на нее без почтения, дерзко и зло, будто Мира у нее украла что-то.
Почти ни с кем она не заговаривала в шатре, сидела подолгу, уткнувшись подбородком в острые колени, вперив невидящий взгляд в стенки шатра. Звали ее Марьяна, привез ее Баяр, тогда еще бывший сотник хана Тургэна от болгар, и поговаривали, будто поехала с ним Марьяна по своей воле. Пообещал ей шелка и почет, любовь свою, сманил из родной стороны. Однако страсть Баяра быстро прошла, да и не болгарской девиц было новоиспеченному хану. Мирослава сперва с жалостью взглядывала на Марьяну.
Некуда той идти, от дома далеко, да и не примут ее, покрытую позором, назад. Но Марьяна сторонилась и жалости ее и дружбы. Глядела она на спокойную Мирославу и яркие спелые ее губы кривила недобрая улыбка. Княжна, в шелке и золоте взлелеянная, а живет тут, разделяя их общую долю. Вот и сравняла их ханская любовь: простую девку и изяславскую княжну! Осознание это чуть утишало ревность и боль в сердце, но почему же так тиха и беззлобна эта славянка? Почему ей не больно так же, как Марьяне? Или она не понимает еще своей судьбы, надеется на милость хана? Так милость его известна – не любит хан напоминаний о прошлом, с глаз долой, чтоб не омрачала память его величия, не мешали безответные тени прошлых его лет, не застили новых устремлений. Вот нынче славянка эта, завтра устремит Великий хан свои взгляды на другую женщину, легко позабыв прошлую зазнобу. И почему-то глухая злоба и обида на хана вылились в ненависть к Мирославе, к ее спокойствию и будто бы смирению с такой судьбой.
Хан Баяр старался ратными делами залить горечь и унижение от несостоявшейся свадьбы. С двумя сотнями он умчался на окраину степи, грабить булгарские стойбища кагана Тугоркана. Кружили его конники, как стервятники по степи, почти вплотную приблизились к русским порубежьям, но сдержался хан, не пошел на Изяславль, весь гнев выместив на булгарах да случайных кочевниках. Почти две луны носился он по Дешт-Кипак, наводя ужас на малые кочевья и стойбища, больше двух лун не заглядывал в Балык-орду, где в окраинном шатре томилась в неведеньи русская княжна. Степь укротила гнев, охолонула разгоряченную голову. Теперь уж и сам Баяр радовался предусмотрительность своего управителя гарема. Вовремя Талуй-ага отговорил его от сурового наказания славянки. Смотрела бы теперь диким зверьком, со страхом и отвращением. Не такого он ждал, ласков с ней был, мягок, старался не напугать, не отвратить своей страстью… Мнилось, как эти губы цвета лесной ягоды размыкаются, шепчут его имя, как обнимает он податливо гибкий стан. И от того еще сильнее был гнев на славянскую невесту, на ее слова. Что ж они, в самом деле разве звери, разве не так же любят женщин своих, как русичи? И снова застила глаза злость и ярость, сжимались кулаки и скрипели зубы. Что ж, так тому и быть – избавит он ее от горькой участи принадлежать самому хану. Пусть же никогда не узнает ни нежности, ни страсти брачного ложа, ни слов любви. Пусть иссыхает, как степной ковыль, нет ему дела! Но мысли, как на привязи, уносились в шатер славянки, снова наполняя его гневом и желанием.
Измученный бессонницей и проклятыми мыслями о ней, Баяр вернулся в Балык-орду внезапно, без нукеров, на взмыленном своем жеребце. И тут же велел позвать к себе Талуй-агу. Управитель гарема сразу же явился в ханский шатер. Мрачный ликом, осунувшийся, с жестко сверкающими глазами, хан пил кумыс из серебряной чаши и словно между делом спрашивал о делах в ставке, а паче всего о вверенной Талуй-аге славянке. Не нуждается ли в чем княжна? Какова она теперь нравом и поведением? Просила ли чего?
Растерянный Талуй-ага на все отвечал отрицательно, ибо княжна вела себя тих и скромно, ничего не просила и будто бы смирилась со своей судьбой. Не этого ждал от него хан, он потемнел лицом, напряглись и заходили желваки под обветренной кожей.
- Ступай! – велел он. Талуй-ага поспешно покинул шатер. Хан сидел у огня сгорбившись и напоминал ему хищную птицу.
Баяр долго раздумывал над письмом, так и этак вертел свиток. Наконец он сел за послание князю Изяславскому Мстиславу.
В коротком письме сообщал хан, что дочь его, княжна Мирослава, здравствует и окружена его, Баяра, заботой, в шатре ханских наложниц, и ни в чем не знает отказа. И он, Великий хан Балык-орды благодарит князя за столь щедрый дар. Неровно освещенное всполохами огня лицо хана искривила хищная ухмылка. Так-то, князь! Живи в своем городишке и представляй свою взлелеянную дочь на моем ложе, как стонет она подо мной и принимает мои ласки. Но не женой Великого хана, а простой наложницей! Вот тебе, князь, наказание за твой обман!
Думаю, фигасе 
, перечитала. Фух, показалось 
Браво каину, добился свою красоту! Чудесные фото, платье - ох, мечта!
Мира еще держится молодцом. 
