Стася вздохнула. В детстве она очень любила, когда падал снег, особенно первый. Было так здорово идти, оставляя на его тоненькой пушистой поверхности чёткий рисунок обуви, маленькие ровные следы.
Зимы в их южном городе всё же были настоящими зимами, и Дон на зиму замерзал. Стася любила мчаться по совсем недавно замёрзшей реке на коньках, прорезая острыми лезвиями пушистое одеяло первого снега.

Стася подошла к окну, но за его тёмным стеклом не было видно ничего, кроме лап огромной ели, заслоняющей от взгляда весь мир…

Она снова вернулась к столу, села, задумавшись.

Тогда снег всегда дарил радость, особенно первый, ранний. А сейчас… Что изменилось? Может быть, просто выросла та девочка-фантазёрка, стала другой? Нет, не стала. Просто растерялась, наверное, наделала ошибок. Бросила институт ради того, чтобы летать. Но как летать? Не вести, как мечталось, белоснежный лайнер по безбрежному простору неба, а разносить стаканчики с минеральной водой дремлющим пассажирам? «Буфетчица!» Так сказал как-то в споре один знакомый. Их было много таких - считающих себя хозяевами мира только из-за принадлежности к так называемому «сильному» полу. А сильному ли? Сколько видела она их, бледных, дрожащих, испуганных, когда самолёт попадал в зону турбулентности! А она шла между кресел с подносом, заполненным стаканчиками с газированной водой, улыбалась, успокаивала… И как часто видела она этих «хозяев жизни», развалившимися в транспорте, не замечающими стоящих рядом женщин и стариков! Сама она в транспорте никогда не садилась. Даже если были свободные места…
Стася тряхнула головой, отгоняя непрошенные мысли, склонилась над тетрадью. Учёба давалась непросто. За почти пятнадцать лет многое забылось, хоть она и проштудировала весь школьный курс по Ландсбергу. Конечно, её бы могли, наверное, восстановить на третий. Но она решила начать всё сначала, с самого первого. И чтобы никто не знал, что Станислава Соловьёва - племянница Андрея Ярославцева. А те, кто знал, не получили бы права подумать, что она этим пользуется…

В дверь постучали. И в комнату вошёл Костя, второй пилот её прежнего экипажа. В руках у него был букет.
- Ну, привет, Стелла! – сказал он, сияя своей неизменной улыбкой, но тут взгляд его упал на портрет Виктора на стене, и ослепительная улыбка вдруг угасла. - Как поживаешь?

Стася поморщилась. Она терпеть не могла имя, данное ей когда-то Виктором и подхваченное всем экипажем. Но обижать товарища не хотелось, и она смолчала, просто пододвинула ему стул.

- А как вы? Где летаете? Очки-то зачем напялил?
Костя пожал плечами.
- Снег тут у вас ослепительный. Глаза берегу. А летаем, где придётся! Куда пошлют, туда и летим. Сейчас всё иначе: порядок не тот и самолёты не те. А ты всё учишься? – он кивнул на раскрытую тетрадь.
Стася кивнула.
- Учусь. А ты зачем пожаловал? Что-то вы в последнее время не радовали меня своими визитами. Ты отлично знаешь, что со мной вступления не нужны. Что случилось?
Константин потупился, будто не решаясь начать. И потом вдруг рубанул, решившись:
- Стелла, отпусти командира! Он сам никогда не попросит тебя об этом. Он, конечно, любит тебя. Но он мучается. Ты не представляешь, что значит для мужчины сознавать, что любимая женщина умнее, сильнее, во всех областях жизни выше его. Он чувствует себя униженным, недостойным тебя. И страдает из-за этого… Ему нужна женщина проще, мягче, обыкновеннее, что ли…

Стася не дала ему договорить. Открыла ящик стола, достала из него почтовый конверт, сохранённый когда-то давно из-за красивой космической картинки, стащила с пальца обручальное кольцо, засунула в конверт.

И, запечатав, протянула пилоту.
Тот виновато взял конверт.
- Стелла…

Стася усмехнулась.
- Разговор окончен. И запомните, наконец, все, что меня зовут Стася, а не Стелла. Всего доброго. Всем привет.
Костя виновато положил цветы на стол и быстро вышел.

Стася долго смотрела на портрет, потом перевела взгляд на букет, грустно поникший на столе.

Взяла букет, повертела его в руках, пожала плечами, открыла окно… Впрочем, зачем? Разве цветы в чём-то виноваты? Она вздохнула, поставила их в воду и вышла в коридор. Здесь они будут более уместны.

Она спустилась на первый этаж и поставила вазу с цветами на тумбочку у входа.

Потом вернулась в квартиру, сняла со стены портрет Виктора в рамочке, ещё раз по-смотрела на такое знакомое лицо.

Вынула фотографию из рамки, собралась разорвать её на мелкие кусочки. На это по-чему-то не хватило духа. Она смяла фотографию, бросила в тарелку из термостойкого стекла, подстелила лист бумаги и подожгла. Фотография быстро вспыхнула, съёживаясь, повалил неприятный дым.

Стася переставила тарелку с горящей фотографией на книгу, унесла в кухню, поставила в раковину.
- Вот и всё, - усмехнулась она. – И вся любовь…

Она вновь взглянула за окно на падающие хлопья снега. Всплыли в памяти строчки, понравившиеся ещё в ранней юности и списанные из тетради у одноклассницы. Как жаль, что там не был указан автор! Она потом долго искала в интернете этого автора, но так и не нашла. А строчки остались в памяти на всю жизнь:
Пушистый снег не тает на перчатке,
И сразу за тобой, лишь ты пройдёшь,
Он покрывает туфель отпечатки,
Ботинок отпечатки и галош.
Он – всё вокруг, он бесконечность неба,
Он белая, пушистая земля,
И ты идёшь и радуешься снегу,
Счастливая соперница моя…
Идёшь, лукаво опустив ресницы,
Своей неотразимостью горда.
Должно быть, многим по ночам ты снишься,
И даже мне ты снишься иногда…
А я лицо склоняю над тетрадью,
Я, может быть, ни капли не дурней,
Но покрывает снег пушистой гладью
Капризный след от туфельки твоей…
А от меня там даже нет и следа,
И я готова вечером и днём
Смотреть, как заметает мягким снегом
Зима следы чужие за окном…

Соперница… Конечно, без неё тут не обошлось. Виктор обладал уникальной особенностью: он был и верен, и влюбчив одновременно. И, конечно, не зря так взволновался экипаж, обожающий своего командира.
Что ж, удачи им всем. А Виктору – счастья… Наверное, он просто не сумел полюбить её так, как любила его она. И это – не его вина.
Стася вздохнула и снова раскрыла конспект….
