Moronno_Luna: Перпендикулярный мир

[Moronno_Luna]

Доброго времени суток всем забредшим на огонёк. Проходите, располагайтесь.

Меня зовут Ольга. Очень ценю в людях умение называть человека так, как он сам назвался, или хотя бы уточнять допустимые варианты

В общем, тут такое дело. История эта зреет уже давно, но никак не может выпустить хотя бы первый росток. Потому что



В рамках борьбы с перфекционизмом и прокрастинацией мною принято решение начинать как есть. По мере обрастания нужным реквизитом (который изготавливается не в плановом порядке, а сугубо по вдохновению, ибо чем бы иначе хобби отличалось от работы ) визуальный ряд будет пополнятся. Пока в начале каждой главы портрет рассказчика оной - и всё.

Тексты местами 18+, посему под спойлером. Нет-нет, никаких описаний оргий, всего лишь альтернативная сексуальная этика.

ТБ:

Скрытый контент: показать

Не стреляйте в пианиста, он играет, как заблагорассудится, и от него рикошетит.

[Moronno_Luna]

Ингрид

Скрытый контент: показать

Я бегу. Иначе меня не будет. Иначе в моей жизни не сбудется уже ничего и никогда. Меня зовут Ингрид, мне весной исполнилось семнадцать и я бегу из дома своего отца. И мне во что бы то ни стало нужно добраться до порта и как можно скорее отплыть от нашего берега. Иначе меня не будет. Иначе в моей жизни не сбудется уже ничего и никогда.

Если начинать с начала, то придётся сказать, что мой отец – Кёллесский Паук, а мать – невольница. Да-да, я знаю, что Пауки бывают разные, что многие из них с кем-то дружат и кого-то любят, но это не наш случай. В нашем замке не было даже свободных слуг. Только библиотекарь Гест. И о том, что есть за стенами замка, какие люди живут в мире, каким был мир раньше и каков он теперь, мне рассказывал именно он.

Я никогда не боялась отца, со мной он был весёлым и щедрым. Играл, учил владеть оружием, ездить верхом. Не запрещал ничего, кроме одного: выезжать из замка в одиночку. Привозил мне всё, что пожелаю: самые диковинные игрушки, любые меха и ткани, любые украшения, щенка редчайшей породы, и, самое главное, любые книги.

Лет до четырёх я думала, что меня зовут Моёсолнышко.

Я лазала по всему замку, знала его, как свои пять пальцев, забиралась на дозорную башню по стене, однажды заблудилась в подвалах и меня искали три дня. Но все тайны огромного замка были обыденными и пустячными по сравнению с тем, что можно было найти среди книжных страниц.

Я читала о море, о кораблях, о капитанах, ведущих поиски новых земель, о торговцах, привозящих те баснословные редкости, что мне так легко доставались в подарок. Читала о том, как живут люди в тех краях, откуда мой родом мой пёс Бёдульв и в тех, откуда моя диадема с сапфирами. Читала о пиратах, читала о морских Королях, читала о западных кузнецах, о ткачах с острова Имён, о бесстрашных и жестоких воинах из безымянных бескрайних южных степей; если ничего не понимала в прочитанном – тащила книгу или свиток Гесту и он мне всё объяснял. Потому что почти всё, о чём рассказывалось в книгах, он видел собственными глазами. Пас овец в горах с сородичами Бёдульва, гостил у хозяина сапфировых копей, был в плену у пиратов, которые продали его морскому Королю Сьольву. Возил шелка с острова Имён. Сражался с южанами мечом работы западных кузнецов. Южане разбили дружину Сьольва, захватили остров, а Гест потерял ногу. И спас его библиотекарь Рюгиста, острова Короля Сверри. Нашел в пыли под береговыми башнями, увёз на Рюгист, выходил и взял к себе в ученики. И выучил хорошо, ни одну книгу в нашей библиотеке дольше пяти минут искать не приходится: Гест мигом к нужному стеллажу проводит и полку укажет, часто даже в списки не заглядывая, по памяти. А уж за книгой я сама лезу, ему на деревянной ноге тяжко. А отец, конечно, невольника посылает.

Гест не рассказывал только одного: как он оказался у нас, в Кёллесе. Всегда отмахивался – долгая, мол, история. И отец не рассказывал, отсылал спросить самого Геста. Та ещё была мука для меня, привыкшей раскрывать любые тайны прикосновением к книжным страницам или парой вопросов к библиотекарю. Но мучилась тайной Геста я недолго: отец привёз с торгов настоящую старинную Летопись времен первых Морских Королей. У Летописца Вильгерда был дивный слог и я денно и нощно сидела, уткнувшись носом в свиток, засыпала со свитком и ела со свитком, в пол-уха выслушивая ворчание библиотекаря о варварском обращении с реликвией. В целое ухо и уж тем более в оба его слушать не стоило: ни крошки и ни капли я на драгоценный пергамент отродясь не уронила.

Я не думала о своём будущем лет до пятнадцати. Совсем не думала. Каждый день был наполнен до краёв самыми разными впечатлениями, делами, подвигами, открытиями. Чудеса, о которых я читала, казались возможными, стоит только выйти за порог. Там, за порогом, тысячи дорог, можно выбрать любую, пойти по ней, свернуть куда угодно… Я любила эти свои фантазии. В них внешний мир превращался в один большой замок, исследовать который мне не запрещал никто и никогда.

Впервые в этом внешнем мире я оказалась одна на свой семнадцатый день рождения. Отец по обыкновению устроил охоту, мы носились по лесу верхом, выслеживали зверя пешком, я добыла зайца и тетерку, отец увидел оленя, но я за ним не пошла. Я была бы хорошей охотницей: вижу след, умею красться бесшумно, стреляю без промаха. Но оленей мне жалко. Они как-то так делают – подкрадёшься неслышно с подветренной стороны, прицелишься, а он ушами стригнёт, голову поднимет и прямо тебе в глаза уставится. Ты за кустом сидишь или за кочкой лежишь, а он тебе в глаза смотрит! Вы как хотите, а я стрелять не могу. Голодала бы – может, и смогла бы. А так – нет.

В общем, пошла в другую сторону. Телохранители, конечно, за мной, сопят в четыре ноздри за спиной. Бёдульв тоже за мной, по кустам попутно рыская, мимоходом кого-то мелкого ловя и сжирая. Непорядок, конечно, но он же не охотничий, он пастушья собака-волкодав, так мы его охотиться и не учили. Его дело – меня пасти.

Дошли до опушки. Никого не встретили, разумеется – поселяне в лес не суются, когда хозяин охотится. За лесом – поле перепаханное, за полем – деревня, дымок из печных труб вьётся. А от деревни бегут к полю парни и девушки в одних только длинных рубашках, бегут-хохочут, перекрикиваются. До поля добежали – парни давай девушек ловить, те разбегаются, визжат, комьями земли швыряются, но небольшими, играючи. Парни их переловили, рубашки все поскидывали и на те рубашки попадали любиться. Обряд плодородия, обычное дело. Только я не видела никогда, читала про него. И одно дело – когда в замке гости вот так веселятся, а тут, под открытым небом… Стою и смотрю, как девичьи ноги в воздухе мелькают да ягодицы парней мерно двигаются. И хочется одновременно в разные стороны бежать: обратно к охотникам – и туда, на поле, к этим… Жарко стало, сердце колотится, то ли закричать, то ли заплакать – непонятно.

Телохранители стоят пнями, им только до меня дело есть, как всякому невольнику до текущего поручения и ни до чего больше. Бёдульв подошел, мокрый нос в ладонь сунул – я очнулась, спиной к полю повернулась и пошла восвояси. Эти-то, на поле, меня, может, всего на год старше. Каждый день видятся, друг к дружке прикасаются, разговаривают. Работу всякую свою вместе делают. Веселятся вместе.

А я – что же? Ну, не на поле пусть. В замке, когда гости, веселье начинается, когда меня отец спать отошлёт. Подсмотрела пару раз с галереи, почитала, что нашла, про совокупления. Дело простое, нехитрое. Может, как раз сегодня отец разрешит остаться?

Вот тут я об корень споткнулась, немножко в себя пришла и подумала: с кем из гостей там любиться-то? Семь человек ближних землевладельцев с чадами и челядью. Шестеро – старики почти, хоть и шустрые. Чада тоже зрелых лет. Никого вот таких, как там, на поле барахтаются. Те на играющих зверьков похожи, а эти…

Додумать я не успела, Бёдульв зайца вспугнул, а ловить не стал – наелся уже, видимо. А я выстрелила и промазала, а телохранителям забыла велеть два других арбалета зарядить. Невольникам пока не велишь – сами не сделают, это всякий знает. Упустила зайца, расстроилась даже. У Вальдрика с Холма, поди, добычи больше сегодня, а у него вообще руки не тем концом вставлены и по мишени мажет девять раз из десяти.

…А допоздна меня отец вовсе и не оставил. Посидела за общим столом в новом красивом платье, подарки поразглядывала, здравиц послушала, ужин праздничный съела, на жонглёров посмотрела, на метателей ножей. И всё – спокойной ночи, дитя моё, сладких снов. И я опять пополам – облегчения с обидой поровну. Спать не пошла, поднялась на башню и на луну смотрела долго-долго. Слёзы наворачивались, а плакать не хотелось. Те, что на поле днём были – вот как они живут? Бегают, куда хотят, в реке купаются, обнимаются, пляшут ещё, я читала. Глупости смешные друг другу говорят. Гесту тоже можно глупость сказать, он посмеётся даже, а от него - не дождёшься. И уж точно не попляшешь с ним. А обнимал меня отец разве что. Сегодня мне исполнилось семнадцать, весь дозволенный мне мир окружен каменной стеной в четыре человеческих роста и убежать от телохранителей – это их убить. Ну, помирают невольники, если не могут приказ выполнить, вот как старенькие старики от плохих вестей, от горя, – охают и помирают, когда я в подвалах заблудилась – невольница, ко мне нянькой приставленная, так померла. Тогда меня отец отругал, потому что маленькая была, глупая и не знала. Теперь знаю, теперь не ругать будет. Самое малое – запрёт в комнате и ни книг велит не давать, ни ножичка с деревяшками. Вальдрик с Холма рассказывал как-то, что в детстве из дому убегал с деревенскими мальчишками играть. Так Вальдриков папаша и не Паук…

Про Пауков говорят разное. Но что бы ни говорили – их боятся абсолютно все. Кто ненавидит от страха, кто лебезит, как наши гости, но – боятся. Самая страшная казнь в наших деревнях – отдать убийцу в невольники. Везде либо ближний убитого мстит, либо изгоняют, если мстить некому, а у нас отдают Пауку. Это всё равно, что убить. Невольник – он не человек и даже не животное, животные играют, любятся и защищаются. А невольники делают только то, что им приказано. Если им не приказано ничего – они стоят, сидят или лежат с остекленевшими глазами, от покойников только что дыханием отличаются.

А я уснула над очередным свитком в библиотеке и тайный разговор отца с Гестом подслушала нечаянно. Гест отцу говорил: не торопитесь, мол, господин, она ещё не созрела, чтобы выносить здоровое дитя. Сама, мол, погибнет родами или ребёнок погибнет, в лучшем случае – слабенький родится. Ну, когда отец ушёл, я, конечно, к Гесту с расспросами, а он не отвечает ничего, кроме «не время сейчас, потом узнаешь». Слово он сдержал, я узнала. Отец в очередной раз уехал, сказал – надолго, на Изначальный берег, а Гест на рабочем столе чёрный свиток забыл. Я потом поняла, что нарочно оставил, а тогда как увидела – так схватила и в рукав спрятала. Свитки в чёрных футлярах – это тайные знания, их в дубовом сундуке под тремя замками держат, вот же, думаю, удача какая, а Гест, думаю, стареет, что ли… Унесла к себе, развернула…

И, в общем, прежняя моя жизнь на этом и закончилась. Потому что свиток озаглавлен был коротко: «О Пауках». И в числе всякого-разного там было написано, что наследника дара Паук себе может родить только от собственной дочери. Это я «ещё не созрела». Это я должна «выносить здоровое дитя» и могу «погибнуть родами». И это меня, если вздумаю сопротивляться, отец превратит в невольницу. А он мне слишком много воли давал с детства, чтобы я сопротивляться не вздумала. Не хочу. Не хочу. Тех, которые на поле, похожих на молодых зверьков – хочу. Отец не старый ещё совсем, крепкий, жилистый, у него лицо красивое и умное, а я не хочу, не хочу, не стану я! Я не видела ещё ничего совсем! Не была нигде! Я не лошадь породистая, не овца, я не хочу, я не стану!

Отца до снега не было. С пашни до снега. Я всё собрать успела, приготовить. Тайник с деньгами нашла, забрала половину. Бёдульву новую упряжь, себе – нож хороший, сапоги крепкие, лыжи новые. А когда отец сокола прислал – возвращаюсь, мол, в порту уже, - ушла. Главное – на дорогу не выходить, тогда разминёмся.

Я бегу. Иначе меня не будет. Иначе в моей жизни не сбудется уже ничего и никогда. Меня зовут Ингрид, мне весной исполнилось семнадцать и я бегу из дома своего отца. Бёдульв, защитник мой верный, увози меня отсюда быстрее…

[Amelia Dragoness]

Интригующе, мне нравится) а продолжение будет?

[Moronno_Luna]

Amelia Dragoness, спасибо! Ещё две главы уже в файлах, четвёртая вся в голове - только набрать, дальше - медитировать и прикармливать музу

[Fibella]

Moronno_Luna, какая интересная история! Прописываюсь у Вас и с нетерпением жду продолжения

Скрытый контент: показать

Заходите к нам в гости viewtopic.php?f=14&t=43761

[Moronno_Luna]

Fibella, оу-оу-оу, терпением запасайтесь сразу и в больших количествах! Грешна, каюсь: люблю всё делать медленно, вдумчиво, со вкусом и вообще человек процесса (порой настолько, что про результат забываю нафиг). И - добро пожаловать

Скрытый контент: показать

Ой, какие у Вас девочки необычные-интересные! Я пока только о внешности. Будем почитать, спасибо за приглашение!

[morskaya smalta]

О, Ингрид - настоящая дочь Паука (кем бы Пауки ни были)! Их альтернативная этика где-то у неё в крови и не до конца отвергается ею.
Но Паукам надо... дочерями запасаться, на всякий случай.
(Их дар (или один из) - превращать людей в Невольников?)

[Aneily]

И я у вас останусь.
Отчасти Дьяченко напомнило - про Скрута.

[Moronno_Luna]

morskaya smalta, Пауки умеют только неволить, больше ничего. Но нетрудно прикинуть, каким бонусом может являться дармовая рабсила.
"Альтернативная этика" - это не про Пауков, это про мир вообще. Современная мораль основана на монотеизме, а там выраженной религии вообще нет и не было никогда. Так что про Ингрид немножко мимо - она сама по себе девочка, своя собственная

Aneily, welcome.
Дяченок я не очень чтобы очень, люблю мало, знаю плохо, "Скрута" вообще вспомнить не могу, читала или нет (название на слуху, в голове поискала - ни сюжета, ни персонажа не лежит, кусок текста вон нашла, посмотрела, как баран на новые ворота, подумала "Геральтом пахнет"... Наверное, всё-таки не читала. "Армагедд-Дом"-то ведь хоть как-то помню, несмотря на малую любовь и плохое знание...).
Я из современных наших Олдями сильно стукнутая, рядом с ними множество других мне меркнет, блекнет и читать невкусно...

[Aneily]

Moronno_Luna, а я наоборот, Олдей читать не могу. Лежит толстенная книга, на ДР подарили года три назад. У нее 30 страниц прочитано - и все... А в Скруте - Геральтом и не пахнет, вам примерещилось )

Скрытый контент: показать

И попытаюсь зазвать к себе, если еще не читаете:
http://forum-dollplanet.ru/viewtopic.php?f=14&t=44300

[Moronno_Luna]

Aneily, нет, мне не примерещилось, галлюцинациями не страдаю. Но мышление ассоциативное. Сцена поиска куклы на поле боя = ребёнок+война = Геральт и Цири, очень простая цепочка.

А что Олдей лежит, если не секрет?

Скрытый контент: показать

sorry, зашиваюсь в прямом смысле слова: Сигню не в чём идти на Новый год, так что первым делом, первым делом самолёты обувь и пояс, потом фотки - и потом буду всех почитать обязательно!

[morskaya smalta]

"Альтернативная этика" - это не про Пауков, это про мир вообще. Современная мораль основана на монотеизме, а там выраженной религии вообще нет и не было никогда. Так что про Ингрид немножко мимо - она сама по себе девочка, своя собственная

"Мимо" - но я же не стреляю, я любопытствую. Современная "мораль" на чём только не основана, а религий и у нас достаточно. Я предположила, что у вас - точно так же в каждой избушке одного мира разные обычаи. И Ингрид, в принципе, мысленно допускает кровосмешение, а реализовать не хочет в основном потому, что боится несвободы. (Каждый раз приписывать, что "имхо", не буду, и так ясно, что это домыслы-впечатления.)
В "Скруте" девочка не боевая ни разу. С вашим текстом ассоциации могут быть потому, что
...он обиделся на девочку и стал от горюшка чем-то паукообразным, если коротко.

spoiler

Скрытый контент: показать

по одному из двух разновременных сюжетов некий воевода - как принято - берёт в свой дом на воспитание девочку с тем, чтобы в будущем она стала его женой (чтобы не абы кто, а своя, воспитанная как надо была). Он бывает в имении наездами, и девочка ждёт его возвращения как праздника: с ним хорошо, тепло, надёжно, он дарит подарки и защищает от обидчиков. Идут годы, она взрослеет. Сыграна свадьба, молодых оставили вдвоём. Но... она воспринимает его неосознанно как отца (т. к. он сыграл в становлении именно такую роль!) и всё в ней противится... Убегает.

[Aneily]

Moronno_Luna, это крошечный эпизод, далее идет не менее крошечный эпизод "Выращиваем себе невесту" которая спасителя принимает за отца. - Этим и напомнило. Ну еще то, что Скрут у них описывался как нечто паукообразное.
Олдей - Эллада.

Скрытый контент: показать

У меня парадок на НГ должно быть пошито 10... )))

[Moronno_Luna]

morskaya smalta, ух... Ухххх! Сяду-ка на пальцы посижу . На некоторые вопросы или версии ответы будут непосредственно в тексте, я сама спойлеры терпеть не могу и поэтому не спойлерю никому тоже. При этом за вопросы и версии очень благодарна: это классные маячки, куда двигать текст и какими гранями поворачивать мир.
Подозреваю, что Ингрид, как очень многие начитанные люди, склонна допускать вообще всё, что угодно, примерять на себя любые позиции и взгляды и прислушиваться к отклику: моё, не моё, да, нет, не знаю, нужное подчеркнуть. Книги пишут разные люди с разными взглядами, у читателей невольно вырабатывается умение смотреть на мир чужими глазами.

Надо нарыть "Скрута". Нееет, мне уже, конечно, доводилось встречать свои бредни в литературных и кинопроизведениях, но чтоб так...

Aneily, "Эллада" - это, как бы сказать... побочка. Пыль, остающаяся после огранки алмаза. Интересна сугубо ушибленным вроде меня - и вряд ли это то, с чего стоит начинать Алмаз - "Ахейский цикл".

Скрытый контент: показать

...да ладно с парадками, можно бы и в кэжьюле, только у Сигню и его нету пока. Чужое с девиц мало, с парней велико. Штаны с блузой сшила, пока она добиралась, ремень с обувкой сделаю, так и пойдёт...

[Aneily]

Moronno_Luna, Дареным книгам на отзывы не смотрят... Но это уже не первая попытка читать Олдей - не идут и все.

[Moronno_Luna]

Мьядвейг

Скрытый контент: показать

Я, Мьядвейг Фастардоттир, Летописица Изначальной земли, хранительница книг, начинаю летопись сердца по собственной воле своей рукой семьдесят четвёртым днём осени 467 года от Начала.

Всё, в летописи сердца канона придерживаться не обязательно. Можно обойтись без «я смотрю на тракт в краю Кёллес, вижу поздние сумерки, заснеженный лес» и прочих подробных описаний. Считается, что их отсутствие обедняет летопись, лишает её достоверности, но люди – о, как они бывают стремительны в своих поступках! Не хочу тратить время на описания.

Ингрид Эрингдоттир, дочь Кёллесского Паука, три дня назад покинула дом отца и, кажется, не намерена туда возвращаться. Насколько я могу судить, она идёт в ближайший порт, упрямо идёт на лыжах обочиной тракта. Паук Эринг страшно сглупил, купив ей этого прекрасного пса – в скорости он почти не уступает лошади, а без упряжи легко превзошёл бы. Девочка для своих лет и воспитания удивительно решительна. Я и раньше краем глаза присматривала за ней, но видела чаще всего в библиотеке со свитком. Теперь же она ловко охотится, управляется с топориком и ножом, сама готовит дичь на костре, правда, чуть морщится, когда её ест – всё-таки опыт знанием не подменишь. Рубит лапник, заворачивается в плащ, спит в заснеженном лесу рядом с псом – так, словно всю жизнь была охотницей. Я бы очень хотела написать «упрямица, вся в мать» - но она не знала матери.

Я помню, как Оддфрид кралась впотьмах из дому с малым узелком самого дорогого и невосполнимого. Она взяла с собой чернильницу, вырезанную отцом из камня к её Пробуждению, она взяла сплетённую бабушкой шаль и красные бусики, снизанные маленькой сестрёнкой. Я собрала все красные бусины в округе, чтобы сделать эти бусы, крашеное дерево соседствовало в них с литым стеклом и резным камнем, там был даже крошечный рубин, который я нашла у причалов. Сейчас этот рубин в серьге у Эринга. Может быть, он сам раскаивается в том, что сотворил с моей сестрой. Он всем говорит, что это вышло случайно, но я видела и знаю, как всё произошло.

Оддфрид хотела смотреть и вести летописи, такова наша сущность, мы обучены этому. Порою так хорошо обучены, что ничего иного и не умеем. Есть Летописцы, отказавшиеся от своего дара, но в нашей семье их не было, мы – Летописцы Изначальной земли, хранители книг, здесь камни пропитаны уважением и любовью к слову и Оддфрид не представляла, как может быть иначе. Эринг хотел, чтобы она была его женой и вела хозяйство. Огромный замок, пять сотен невольников, пара десятков свободных слуг, - о, тогда у него ещё были свободные слуги! - провиант, дрова, хранение мехов, утепление стен, сундуки, лари, бочки, кувшины, серебро, золото, камни, лошади, собаки, мыши, копоть, всему своё место и должный уход, помнить все дела и место всех вещей, следить за тем, чтобы поддерживался заведенный порядок… Эринг не возражал, чтобы жена смотрела и вела летопись, он даже выделил ей писца, но у неё почти совсем не оставалось времени. И однажды она, Летописица Изначальной земли, нарушила контракт. Это было неслыханно. Так же неслыханно, как по собственной воле выйти замуж за Паука. За Пауков – выдают. В уплату долга или провинившихся дочерей. Паучьи невесты сбегают до свадьбы. А Оддфрид сбежала с Пауком сама - ночью с узелком, с чернильницей и бусами…

Я не очень понимала, почему плачут мама и бабушка. Я не очень понимала, что такое Паук. Эринг был весёлый, добрый и щедрый, угощал меня леденцами, от которых становилось холодно во рту, говорил, что они помогают при морской качке. Однажды вынул мне занозу из локтя. А живых невольников я увидела только когда Пробудилась и начала искать сестру. Она взяла с собой мои бусики, вещь, которая помнила меня, и найти её было легко.

Невольники – это люди с пустыми глазами. Люди, лишённые воли. Их волю высосал Паук и они до конца своих дней подчинены ему, как подчинена может быть собственная рука или нога. Они умирают, если не могут выполнить волю хозяина. Они не могут любить, горевать, радоваться, злиться. Они – люди, которых уже нет. Чтобы высосать твою волю, Пауку нужно напугать тебя, разозлить тебя, возбудить тебя, лишить твою душу равновесия и опоры – и просто посмотреть тебе в глаза. И ты становишься никем. Пауки любятся с завязанными глазами или зажмурившись, чтобы случайно не взглянуть в глаза своей женщине.

Эринг всем говорит, что не удержался и посмотрел на Оддфрид, когда любил её в своей широкой постели.

Он лжёт.

Он бросил в неё сахарницей, когда она сказала, что хочет уйти. Бросил сахарницей цветного руманского стекла, а когда та брызнула осколками в локте от головы моей сестры – вскочил, прижал её плечи к спинке стула, посмотрел ей в глаза и высосал её волю.

Оддфрид больше нет. Её тело родило Эрингу дочь и сколько бы я ни смотрела потом – мне казалось, что он любит эту девочку. Он был добр, ласков и щедр к ней, как когда-то к маленькой сестрёнке своей невольницы.

Я никому не говорила о том, что видела. Летописи сердца замуровывают в стену до смерти автора и здесь я могу написать: я хочу причинить Эрингу боль. Я хочу, чтобы он лишился всего и выл побитым псом. Я думала, что поеду в Кёллес и убью его дочь у него на глазах. Я думала, как я это сделаю. Мне это снилось. Я хорошо стреляю. Она должна была упасть в пыль под копыта своего коня. А он должен был это видеть и выть от невозможности её спасти. Он должен был держать её голову на ладонях и выть. Прижимать её, мёртвую, к груди и выть.

А она сбежала из дому и, кажется, не намерена туда возвращаться. И ещё… когда она смотрит на огонь – я вижу лицо Оддфрид, смотрящей в мир. Девочка не унаследовала дара матери, а дар отца наследуется только по мужской линии. Это просто девочка – упрямая голубоглазая дочь моей сестры. Моя племянница Ингрид.

Живи, девочка. Я буду смотреть за тобой.

Но я придумаю, как заставить выть твоего отца.

[Aneily]

О, месть...
Насколько же разные взгляды на нее...

[Moronno_Luna]

Мой: делать людям нехрен. Граф Монте-Кристо тот же: сколько он хорошего мог сделать и интересного увидеть вместо просаживать деньги и время на этих всех...

У неё мысль не идёт дальше вытья. А дальше невольники-телохранители её затравят, изловят и...

[Aneily]

Moronno_Luna, мой в теме уже изложен.

[Moronno_Luna]

Aneily, нашла. Возиться ещё с этой сволочью три месяца вместо лаконичного болта в затылок... Донт андестенд. Как и убивать невиновную девушку ради причинения морального ущерба врагу...

[Aneily]

Moronno_Luna, так болт в затылок - не поймет же ничего. это не месть, это удоволетворение собственной обиды.

[Moronno_Luna]

Aneily, да чхать, что он там поймёт и чего нет, ещё его просвещением заморачиваться... Зато точно не сожжёт никого больше. Это не удовлетворение собственной обиды, это ликвидация угрозы мирным гражданам. Но - да: не месть. Месть я не понимаю.

[Aneily]

я в общем-то тоже предпочитаю не мстить.

[finn2000]

Ольга, извини, долго не могла дойти.
Нравится. Пожалуй - очень.
А я понимаю месть.
Устранить угрозу, но не болтом в затылок: глаза в глаза, и не раньше, чем в этих глазах появится смертельный ужас, боль и - нет, не раскаяние - тогда сложно устранить - понимание - за что.
А вот что потом - это уже дело десятое.
Месть - это не воспитательный акт, не устранение - это получение сугубо индивидуального удовлетворения.
Устранение угрозы - приятное дополнение, облегчающее совесть.
Как вскрыть нарыв - и болит значительно меньше, и организму вцелом польза.
А если кто-то не понимает: зачем это - мстить, значит просто не нарывала рана.
Была, глубокая, остался шрам, или так и не заживает - но не нарывало.

[Amelia Dragoness]

Месть - это не воспитательный акт, не устранение - это получение сугубо индивидуального удовлетворения.
Устранение угрозы - приятное дополнение, облегчающее совесть.
Как вскрыть нарыв - и болит значительно меньше, и организму вцелом польза.
А если кто-то не понимает: зачем это - мстить, значит просто не нарывала рана.
Была, глубокая, остался шрам, или так и не заживает - но не не нарывало.

Золотые слова.

[Moronno_Luna]

finn2000, Лена, привет! Проходи-располагайся У тебя там ёлки всякоразные, чего извиняешься
Спасибо, рада, что нравится. Мне у тебя интересно, если тебе у меня тоже - это хорошо!

...Глаза в глаза и персонально. Не опосредованно, как хочет Мьядвейг. Не кропотливо за спиной, как герои Aneily, тратя на это месяцы собственной жизни.
Это горячее блюдо. Внутри меня оно "местью" не называется, это где-то в папке "дать сдачи" лежит. Месть же - блюдо холодное, выношенное, просчитанное. Планомерное издевательство, организация моральных страданий, порча жизни без лишения оной... То, в результате чего мстимый может не понять и раскаяться, а ожесточиться и причинить гораздо больше вреда. То, что требует жёсткого контроля ситуации - хлопни ушами, и всё повалится карточным домиком, и родится монстр, который в свою очередь начнёт мстить... Нееет, такие адовы риски и такая ответственность...

И - меня очень озадачивает вот это "чтобы понял", слушай. Вот "чтобы понял, что он мне дорог" какое-нибудь - оно понятно, не всем можно объяснить словами и не все могут объяснить словами. А тут... Поймёт, не поймёт - его проблемы, лишь бы больше так не делал...

Всё-таки как по мне, чтобы не нарывало - лучше заниматься лечением раны. Собой. Созиданием своей жизни. Вот не верю я, что местью можно исцелиться, угу.

[Amelia Dragoness]

А как же восстановление справедливости?

[finn2000]

"Не делал" - это для мира.
"Что б понял" - это для меня.
Мне не всегда есть дело до мира. Когда очень больно - нет.
Да, дать сдачи. Только - не "месть - это дать сдачи", а "дать сдачи и отомстить - варианты одного и того же действа".
И - именно взвешенно, расчетливо, по возможности исключив возможность осечки.
Лучше заниматься тем или тем - ну, оно может и лучше. Но не все умеют так здраво и хладнокровно рассуждать, когда больно и так талантливо и безосечно исцеляться.
А что б потом не начал гадить сильнее - лучше добить, да. Но если все-таки понимание появилось - можно и подождать, посмотреть, как дальше пойдет...

И - согласна, хоть это и безусловно наивно - хочется еще и справедливости...

[Moronno_Luna]

Мммм... не, "не делал" - это для меня. Если перенестись с полей боя в реальность, данную нам в..., на... и по... - это шугануть так, чтобы приближаться не смел, например. И не важно, по каким соображениям - понял, что так нельзя или просто забоялся.

И - да, "у каждого урода своя метода" вообще одна из моих любимых поговорок (если что, в понятие "уроды" я и себя включаю в данном контексте). А моё "не понимаю" - оно скорее переводится как "не представляю возможность этого для себя". Головой-то я понимаю, что это и как оно может быть, что может чувствовать другой человек, отчасти - не от всей души, - могу сочувствовать. Но для себя здесь ничего не вижу...

И вот знать бы ещё ответ на вопрос, где начинается справедливость. Тот же Эринг напрочь не виноват в том, что он мутант и не факт, что не сожалеет о содеянном. И, что самое страшное, его смерть ничего не изменит: Оддфрид останется невольницей. Если учесть, что те без команды и поесть не могут, а надзирателей - свободных слуг, которым перепоручены невольники, - у Эринга нет... Как из этого справедливость добыть - я не знаю...

[Moronno_Luna]

Ингрид

Скрытый контент: показать

- Слышхороша, этхто утя? Кобель или набарот?

Ох… Еле поняла, что он спросил. Полом Бёдульва поинтересовался.

- Кобель, - отвечаю.

- Вяжешь-нет, почём?

Ох… откуда ж мне знать, почём кобелей нынче вяжут?!

- Да как все, - машу.

- Ахха, семь, сталбыть. Ну за т'кого и восьмь не жалко, но какскажь. Ты тут как, надолго?

- До утра.

- Ахха… Так я домой тогда за сукой, сталбыть? Как раз текёт.

- Я в зале буду, - киваю.

- Найду, чегож… Слышхороша, а сама-т как?

Ох… Это он меня собрался? Вязать, да?

- Спасибо, добрый человек, сама не буду.

- Ну лан. Так я за сукой!

И бегом пустился. А у меня руки дрожат. Я впервые в жизни со свободным человеком безо всякого присмотра разговаривала.

Постоялый двор после шести дней лесами – это чудесное место, я так скажу. Куда чудесней отцовского замка. Тут дают рагу. По сравнению с палёной тетёркой или зайцем – это чудесная еда. Тут дают бульон в круглой чашке. Тут есть баня, кровать и псарня такая, что залюбуешься. Бёдульву сразу кашу с мясом принесли, он в мису нос воткнул, я его так и распрягала. И шарфик белый надо срочно в мешке найти и повязать, а то и хозяин уже посмотрел оценивающе, и мальчик на побегушках, и конюх-псарь, если каждый подойдёт и спросит «сама-т как?» - я когда спать буду-то?

Что я сделаю первым делом, когда найду себе свою новую жизнь – это пошлю лучшего пергамента в Дом Рандольва. Его Летопись путешествия Гангульва меня всему и научила: что с собой брать, как на кого охотиться, как лагерь ставить. А костры разжигать я с детства умею, меня лет в пять огонь заворожил, смотрела, как камины топят, потом стул старый изломала, на башню унесла, сложила, как в камине – а оно не загорелось. Геста спросила, он научил, как дрова на ветру складывать. Но дичь на костре – это дрянь неописуемая, это только с большого голоду можно. Хотя, может, секрет какой есть. Может, тот охотник, что к Бёдульву со своей сукой сватался, знает. Спросить, что ли, в обмен на вязку?..

- Ишты, серьги-т. Ну, я привёл. Пустил там, нюхаются. Одди глянет, чтоб чего…

Вовремя привёл, я уже носом в чашку с бульоном клевать начала, глаза слипаются – спасу нет.

- Я поменять хочу, - говорю. – Ты мне расскажи, как правильно зайца на костре печь, и платить не надо, так вяжи.

- Эт ты с таким серьгам лесом, что ли? А к каравану чегож?

- От нас не ходят.

- Так ты кудаж?

- В порт.

- Ну, я про что. Отсюда-т ходят. За те серьги отдельный возок дадут, поди. И зайца на костре ненать. Хотя расскажу, чегож. Если за так повяжешь-то.

Над углями зайца печь надо, в общем. Не над огнём, а над углями. И ещё – «травы в него напхать можно, чтоб скорейче, но не круглой, она горечь даёт». Круглая трава. Что такое – круглая трава?!

Спать, спать, спать…

А про караван – это хорошая мысль. Серьги не жалко.

Я смотрю на всё вокруг и всё время сравниваю – так ли я это себе представляла по Летописям? Я знала, как потрошить зайца, но не представляла, насколько это грязное дело. Я знала, что когда едешь собакой на лыжах – ветер в лицо, но не представляла, во что это лицо превращается под тем ветром. Я знала, что у людей бывают мозоли, но не представляла, что такое мозоль от вожжей на собственной ладони. Впервые в жизни увидела мозоль на себе. Вскрыла, посыпала пеплом, следующий день вожжи держала кончиками пальцев и упала раз десять, Бёдульв возвращался за мной, тыкался носом, подскуливал – что, мол, с тобой такое, на ногах не держишься. На ногах-то держусь, говорила я ему, а руками – больно. Потом додумалась вожжи вокруг запястий обкрутить. Хорошо додумалась, руки быстро онемели…

Ещё от грязи чуть с ума не сошла. От костра грязь, от зайца грязь, волосы свалялись, сапоги грязные, варежки грязные, мешок – и тот грязный. Утром в замке просыпаешься – и тебя ждёт чистая одежда. Ложишься – тебя ждут чистые простыни. Вечером тебя ждёт чистая ванна с душистыми травами, волосы тебе моют и прочёсывают. После еды тебе подают воду мыть руки. На постоялый двор как вошла – тоже воду подали. Я удивилась, руки вымыла, а мальчик на побегушках зеркало показал. Страха такого в зеркале мне ещё видеть не приходилось: лицо обветренное, красное, в серых разводах – мало, оказывается, снегом умыться не глядя…

А люди! Свободные люди, не похожие на невольников, Геста, отца, отцовых гостей… Они разговаривают совсем иначе. Они пахнут. Всяким пахнут, дымом, едой, чем-то кислым, чем-то терпким, некоторые женщины пахнут цветами и травами, конюх пахнет сырой кожей, охотник, который к Бёдульву сватался, пах примерно как тот Бёдульв, когда гулять уйдёт дней на десять и потом вернётся. Впрочем, подозреваю, что я сама так пахла, когда пришла. Потому что в лесу с собакой спать теплее.

Двое за соседним столом о чём-то негромко, но ожесточённо спорили, один другому совал какие-то клочки пергамента, потом встали и вышли. А когда я уже по лестнице поднималась в комнаты для ночлега – вернулся только один, и у него нож и руки были в крови. Мотнул головой мальчику на побегушках, сгрёб со стола клочки пергамента и бросил в камин. А один сложил бережно и за пазуху сунул. Я уже совсем засыпала на ходу, даже не поняла, что это было.

А утром сообразила: кровный спор. Это же кровный спор был. И тот, который вошёл потом в крови, он убил того, другого. А за пазуху сунул договор, по договору о кровном споре победитель – прав. Сжёг тогда что? Расписки? Тайные письма какие-то?

Убил человека. У него только нож на поясе был, большой охотничий нож. Ножом убил.

Я с утра опять в баню пошла. Вечером там никого не было, а с утра двое парней плескались, так я раздевалась – шарфиком им помахала нарочно, они заулыбались, покивали – поняли, мол. А потом пришли ещё трое парней и четыре девушки, возню устроили, смеялись, шутили. Песню пели: «А на тракте, а на тракте одинокому не путь». Караванщики! Это же караванщики! И главного узнать сразу можно, у него серьга в брови – кольцо с рубином. У отца в ухе такое кольцо, только рубин маленький…

За завтраком я к главному и подошла. В бане пел-шутил наравне с другими, правильно отец говорил – голыми все одинаковы, а тут другой разговор: в коже весь, в парче, блуза с острова Имён, сапоги с медвежьим мехом.

- Доброго утра, добрый человек, - говорю.

А он бровью с серьгой шевельнул и на табурет напротив кивает – присаживайся, мол. И лепёшку прожевать торопится.

- Доброго утра, милая дама.

Серьги. И штаны бархатные. Туника простая, а штаны бархатные. Вот же… Хорошо, буду дамой. Кто ж я есть-то, в самом-то деле.

- Вы в порт идёте?

- В порт. Место есть. До порта – десять. Монет нет – серьги возьму, хороши они у вас.

- Собака со мной.

- Это которая?

- В третьей клети на псарне, серый такой…

- То собааааака. Кобель, да? Давайте так: если из моих кто в течке, то возьму вязкой. Если нет – серьги или десять. Только под него места нету, сам-то дойдёт следом? Кормить будем, как положено.

- Дойдёт…

И тут мальчик на побегушках влетел. Я уже узнала: Эйлив его звать. Бледный, к хозяину – и на ухо шептать. Хозяин выслушал, нахмурился, и вроде бы негромко, только таким басом, что в любом уголку постоялого двора, небось, слышно было, сказал:

- Кёллесского Паука невольники сюда идут. Кому с ними встречаться не надо – в конюшне подпол есть. Только лошадь там свою или собаку выпустить хорошо бы…

Я обмерла. Караванщик на меня глянул, снова бровью с серьгой шевельнул:

- Полезай уже. Собаку только не выпускай, с собой тащи, в подпол. Жалко будет, если уйдёт.

- Он награду сулить будет…

Его аж перекосило всего:

- Совсем дура, что ли?! Кто живого человека Пауку выдаст?! Нет такой награды! Пшла, быстро!

Вот оно, значит, как. Никто живого человека Пауку не выдаст ни за какую награду. Об этом я нигде не читала.

Сижу в подполе. Тут сухо, чисто и мыши шебуршат. Бёдульв на них ворчит. Сижу и думаю: правда ли нет такой награды, чтобы меня выдали?..