ЯРИЛИНА НОЧЬ.
Как на Ярилину ночь
Красна девица гадала:
Где мой милый ненаглядный
Где ты лада моя...
Вдоль всей широкой излучины Шелони пылали костры, отмечая приход Ярилиной ночи. Ласковые теплые сумерки спустились на землю, упали росой на замершие поля. Легкие шаги босых ног свернули от жита, где возжигали новое кострище, по тропинке вдоль края леса, чуть задевая сонные травы. В вечернем свете мелькнула белая девичья одежда, взметнулась и ударила змеей по спине светлая коса. В последний раз оглянулась Мирослава на поле, где зачиналось шумное гулянье, и как в темную воду шагнула в прохладу леса. С губ слетел легкий вздох. Замирает Мирославино сердечко от страха и неясного томления. Уже не первый месяц ходят по Изяславлю слухи, что князь Всеволод ищет себе жену. Но отцово княжество малое, затерявшееся среди лесов да болот. Навряд заприметит его великий княже. И вот почти на изломе лета слухи достигли княжьего терема, ворвались незваные в Мирины сны, сделали их темными и сладостными. Во снах этих звал ее чей-то голос, болью и радостью отзываясь в самом сердце, оставляя наутро полынный привкус несбывшегося. Бледная и осунувшаяся, тенью ходила княжна по двору. Неясной тоской сжимало горло, наполняла жестокая Мара сны горечью и сладостью, так тесно сплетенными, что Мира не могла отличить одно от другого. Зашептались няньки да мамки, и вполголоса — подружки: чай, влюбилась Мирослава… Осторожно прислушивалась Мира к себе, но сердце молчало, спало внутри, опьяненное снами, рвалось, как сокол с руки, да только куда?.. Мира уже не дитя, знает, чего ждет отец и весь княжий двор. Вот явятся сваты от Всеволода, спросят ее, мил ли ей князь? А в самом деле, мил ли? Мирослава ни разу его не видела, но в снах он брал ее за руку, говорил ласково и жарко…
Легко, не без дрожи, шагнула Мирослава на чуть приметную тропку, низко, до самой земли, поклонилась Макоши, прося ее благословения и охраны нынешней ночью. Травы на Ярилу будто просыпались и пряно пахли, дурманя голову. Ловко и сноровисто тонкие пальцы сплетали цветы в венок, а сердце стыло и подпрыгивало, как пойманный в силки заяц. Заметят мамки, что нет ее в светлице, подымут крик. Самую близкую подругу, Марьяну, упросила Мирослава отпустить ее. Заповедный лес, за ним - кромка болот. Не зная, сгинешь вмиг! Оттого даже за ягодой сюда не пускали без присмотра.
Тропка дошла до берега, где неслышно несла свои воды темная Шелонь.С нехитрой девичьей молитвой Мира опустилась на колени и отпустила венок в реку. Ежели утонет — не просватают ее до зимы, если нет — быть ей женой Всеволода!
Подхватило венок волной, закружило в излучине. Затаив дыхание, вглядывалась Мирослава в темноту, где неясной звездочкой на глади воды колыхался венок, уплывая все дальше…
Вот уж и не видно его на воде, только тихий плеск да стрекот кузнечиков окружают Мирославу. И вдруг захолонуло в груди, не видно в темноте тропинки, не слышно смеха и отсветы костров остались далеко-далеко. Наощупь, как незрячая, Мирослава поднялась, скользя пальцами по мшистым стволам деревьев, по сырой от росы траве и наклонившимся головкам колокольчиков у тропинки. Ярила спутал сны и явь, перемешал их, оттого Мире слышится тот голос из снов, что зовет ее, ласково и настойчиво. Травы все выше, колышутся уже у самой груди, обнимая ее колени, ветки низко наклонившихся деревьев, цепляются за рубаху, как пальцы. Испуганно встрепенулась Мира, и лента из волос, зацепившись за куст, выскользнула и упала в траву.
Простоволосая, оглохшая от тишины, обступившей ее, Мирослава остановилась. Ни звука людского не было в лесной глухомани. Впору бы испугаться навок или лешего, но странная смелость недавних снов заставила ее шагнуть на поляну, где серебрилась от росы трава, шептала что-то, качая зелеными верхушками. Или то шептал кто-то иной…
- Кто здесь? - тонко воскликнула она, и собственный голос показался Мире слабым и еле слышным. Ее колен коснулась трава, мокрая и прохладная.
Полно! Вот уж будет потешаться над ней утром Марьяна и смеяться мамки. Вот стоит она последи поляны и боится собственного голоса и шумного горячего дыхания! Мирослава повернулась, и будто трава сомкнулась, опутывая ее, оплетая холодными объятиями. Верно, она крепко спит сейчас в своей горнице, но сон такой настоящий, что ни сил нет вырваться из его омута, ни желания. Мире уже не страшно, и в шелесте трав она различает знакомый шепот, и горячие касания, бесстыдно сминающие ее рубаху.
«Пусти!» - хочет сказать она, но странная немота сковала ее уста, с них срывается только ломкое, неровное дыхание и еле слышный вздох. Сомлевшая Мирослава тихо опускается в траву, или это чьи-то руки бережно кладут ее на зеленую постель. Высоко-высоко над нею стремительно светлеет кромка неба и Мирослава протестующе, жалобно шепчет в ночь. Сон растает, уйдет с туманом, оставив ее одну. Где-то в стороне глухо ухает филин и слышны девичьи голоса, поющие протяжно и тонко.
Как на Ярилину ночь
Красна девица гадала:
Где мой милый ненаглядный
Где ты лада моя...
Закрывай калитку тихонько
Ночью праздник, да какой
Слышишь песен голос звонкий
Над кострами, над рекой
Все дороги засветились
Это было, не приснилось…
А она спала в зеленой колыбели, по-детски подложив ладонь под пылающую щеку…