-Он струсил! Я так и знал! Н-да, драться это не чужих девок портить.- расхохотался стоящий на песке рослый воин в чужеземных доспехах. Его лицо было почти полностью закрыто шлемом, из-под которого на плечи падала спутанная копна светлых волос. Он подождал, пока новоприбывший управится с лодкой и обратился к нему: - Это тебя прислали с извинениями? И на том спасибо, что не всю свору, как в прошлый раз. Едва ушел.
Человек в монашеской одежде медленно поклонился. Уже не молод, но крепок, с обветренным лицом, глаза- отцовские, как заметил Цу!- повидали многое, но остались зоркими и острыми, как у юноши:
-Я, Тюгэн из Храма Мудрости и дядя правящего императора, принимаю твой вызов.
Воин,похоже, удивился не меньше чем Цу, который все же немного знал дядюшку:
-Якорь мне в задницу! Этот трусливый кобель окончательно потерял стыд!
Монах улыбнулся:
-Якоря у меня, к сожалению, нет, но позвольте напомнить наши обычаи. Так вот… Император- земной бог, а боги, как известно, со смертными не дерутся. Когда на одной чаше лежит мир и благополучие целой страны, а на другой- прихоть, пусть в чем-то справедливая, но- прихоть одного человека, какая перевесит?
- Прихоть? Плевать! Бог или нет, а мне он за все заплатит.- воин поднес кулак к лицу монаха.
- И что, мертвые воскреснут?
- Их души будут успокоены! Да вам ли этого не знать? Ведь это вы здесь мстите даже младенцам.
- Не императору.
- И ему тоже! По нашей Правде, власть он потерял, когда посягнул на чужую невесту. Опозоренный владыка должен уйти.
-Есть правда светлая, есть правда темная, да только истина всегда одна…- монах задумчиво проговорил какие-то стихи.- Мы друг друга поняли. Приступим.
Губы воина скривились в демонической усмешке:
-Да, пожалуй. Я буду убивать его родичей одного за другим, пока он не останется один, как ствол без веток и корней.- и тихо произнес в сторону,- тогда… тогда он познает то же, что и я. Да, так даже лучше.- и вновь обратился к приплывшему на лодке:- Бери свое оружие!
-Оружие? Ах, да…- монах вытащил грубо выструганный шест со дна лодки, один из тех, которыми отталкивались от дна на мелководье. Заметив округлившиеся глаза противника, пояснил:- я монах, а наше учение запрещает проливать кровь.
-Но…- воин колебался, глядя на слабейшего и почти безоружного противника.
-Вы хотели отомстить? Вперед!
-Может…
-Право на месть священно. Ну же!
Губы воина сурово сжались:
-Ты сам вызвался, святоша.
Монах посмотрел в небо и произнес:
-Будет жарко. Снимите доспехи. Это просто совет, ничего больше.
- В советах врага- не нуждаюсь!
Противники отошли от берега. С боевым кличем воин выхватил меч, в запале отшвырнув ножны далеко в заросли кустарника.
-Ты проиграл,- вдруг спокойно сказал монах.
-Не хвались раньше времени! Или молоть языком это все, на что ты способен?
-Ты проиграл, когда выбросил ножны. У тебя нет будущего, ты сам от него отказался.
-Дерись, разорви тебя демоны!- длинный тяжелый клинок описал дугу и со свистом рассек воздух там, где только что находилась голова монаха.
Цу узнал этот меч- именно он сегодня чуть не разрубил пополам его самого. Завороженно глядя на до боли знакомое лезвие, мальчик пропустил первую часть схватки. Воин был гораздо моложе, выше и сильнее своего противника. Но мощные удары каждый раз встречали пустоту, с тем же успехом он мог рубить текущий ручей.
Монах же, казалось, вообще не сражался, а танцевал одному ему известный танец, неизменно оказываясь то справа, то слева от смертоносного меча. Цу показалось, что он пару раз уже успел дотронуться до воина своей палкой. Вскоре дыхание чужеземца стало более частым, а движения замедлились- похоже, совет монаха был определенно не лишним. Неожиданно тот поднял шест над головой и прыгнул. Металл просвистел под ногами, обутыми в плетеные сандалии, а в следующий момент деревяшка попала точно по шлему. Воин зашатался и упал, как подрубленный кедр. Победитель кинулся к нему, дотронулся до шеи поверженного врага, проверяя пульс, кивнул:
-Жить будет.
Монах занялся завязками шлема и через несколько минут осторожно стаскивал его с головы уже безопасного неприятеля. И тут Цу опять удивился, ибо лицо под маской, с поправкой на пьянство и прошедшие годы- было лицом сидящего сейчас перед ним на грязных гнилых досках смотрителя маяка. Чуть приоткрылись мутные глаза, в которых, помимо боли и страдания сквозило еще что-то- обреченность? разочарование? горечь? Окровавленные губы едва шепнули:
-Добей…
-Нет.
-У-мо-ляю…
-Все будет хорошо,- монах поплелся туда, где между двух деревьев висел колокол. И вскоре над морем поплыл гулкий звук, возвещающий об окончании поединка. А монах, постояв немного, жадно втягивая соленый воздух, вдруг пошатнулся и осел на песок. Лишь тяжелое частое дыхание говорило о том, что он жив.
Хико- несовершеннолетний!
