
- Я всё думаю о вчерашнем разговоре…
- Забудь.
Он вынул из кармана пачку сигарет и закурил.
- Ты, наверное, никогда не думала о том, что в жизни бывают беды, потеря, боль… Ты богатая, тебя любят родители, обожает Николос и весь этот душный, грязный мир кажется тебе розовым и милым. А я вижу его во всей его уродливой красе.
Глаза Джерри, как всегда блестели какой-то отчужденностью. В воздухе появился аромат свежезаваренного чая. Режина сделала из чашки пару глотков и вдруг почувствовала, что у неё в горле застрял каменный ком, в груди появилось странное томление и нетерпение, по щекам самопроизвольно потекли слезы. Во взгляде парня вспыхнула тревога, он подскочил с места и подсел к девушке.
- Я тебя обидел? Прости.
- Ерунда, не обращай внимания. Не могу понять, почему всё так, а не иначе? Почему одним - всё, а другим - ничего… В моей судьбе тоже не всё гладко, меня тоже многие ненавидели, в школе и колледже. Всегда для всех я - чужая. Мне страшно, такие жестокие люди вокруг…
- Понимаю тебя, сам изгой и… ненавижу этот мир.
- По-моему, Карла не против связать с тобой жизнь…
- Всё это ложь и грязь, сплошное вранье, ведь её чувства не больше, чем дым над землёй.
- Я до вчерашнего вечера никогда бы не подумала, что ты заплеван жизнью.
- Заплеван? Нет, я раздавлен. Я мог стать кем-то…, но было приложено много стараний для того, чтобы я стал никем…
- А где было хуже, в Боливии или Колумбии? Если не секрет?
- Нет никакого секрета, хорошо там, где нас нет, а ещё лучше, когда и нас нет. Сначала стыдился, таился, никогда не рассказывал про себя, а потом вдруг понял, а чего тут стыдного? Пусть стыдно будет тем, кто содеял под меня яму.
Джерри подошёл к окну и уставился пустыми глазами в высокий забор.
- Ещё в школе, когда мне было четырнадцать лет, собрали мы с друзьями металл – группу. Проиграли два года и совсем недурственно, у нас были способности к этому ремеслу. Потом появился на нашем пути один богатенький гражданин, он претендовал на место гитариста, на моё место… Дружки мои продались с потрохами, давно известно, что деньги превыше всего. Меня из группы выжили… Ничего не мог с этим поделать – плачет душа, просит крик, да только криком судьбу свою проклятую не изменить, и петлю свою надежную не ослабить. Дальше – больше. Колледж… даже поговорить не с кем было. Два года, как в аду, как в грязи вывалился, от самого себя противно. А та которая у нас философию преподавала, постоянно валила меня на экзаменах. На институты я не претендовал, а там всё-таки бесплатное отделение было. Деньгами платить не надо, только собой, иногда…
Режина в ужасе помешивала чай в своей кружке, она даже не заметила, что делает это уже двадцать минут.

- Да, что и говорить, это не тупые сказочки об упырях, - тихо произнесла девушка, - это жизнь: душа в заплатах, тело в побоях, забивают разные сволочи со всех сторон, как гвоздь в крышку гроба.
- Я, кстати, в юности стихи писал.
- Почему сейчас не пишешь?
- Был там один мамочкин знакомый, та всё хвасталась, что я стихи пишу, вот и затащили меня в чудесное литературное общество нашей провинции. Контингент был там похлеще любого повстанческого движения, их души были злы и уродливы, но этого не было видно из-под добрых улыбочек. Самый крутой был их главарь, это дерьмо голосило родником! Дядюшка наобещал мне розовых замков, вплоть до собственного сборника. Знаешь, даже стыдно вспомнить, я ему поверил, а меня обманули, притом низко и подло. Причина этой мерзости была одна: я оказался талантливее его, мне потом сказали об этом… Меня выжили из общества очень изощренным способом, эти злые люди, любящие называть себя добрыми. Низостью духа и подлыми предательствами отравлена молодость.